Творчество И.К. Айвазовского

Море… Его беспредельную даль и светозарные восходы, колдовство лунных ночей и грозное неистовство бурь никто не изображал так поэтично и вдохновенно, как Айвазовский. В сознании поколений он был и остается несравненным певцом моря.

«Море — это моя жизнь»,— сказал художник. Творчество Айвазовского выразило не только его собственную душу, его чувства, настроения, но и извечную любовь человека к бескрайней водной стихии.

Страстная до обожествления любовь художника к морю, способность поразительно живо передать его дыхание и волнение — вот источник той подчас непонятной, но притягательной силы, которой обладают картины Айвазовского. Но этим, разумеется, не ограничиваются их достоинства. Главное в искусстве великого мариниста — это ошеломляющее мастерство.

Оно позволяло ему с удивительной легкостью решать любую живописную задачу, достигать особого цветового звучания в передаче живой игры холодной и суровой водной стихии или теплой, прогретой солнцем зыбкой атмосферы гигантских воздушных масс, граничащих с водой. Естественно до осязаемости изображал он и мириады брызг, вздымаемых сильным ветром, и прозрачную морскую глубину.

Небывалый успех молодого художника в Италии, Франции, Голландии, Англии в 1840-х годах не был случаен — этот успех обусловили глубокая эмоциональность, романтическая одухотворенность его искусства. Эжен Делакруа, глава французской романтической живописи, отзывался об Айвазовском с высоким уважением, а знаменитый английский маринист Уильям Тернер посвятил ему стихи и назвал гением.

«Для меня жить — значит работать». Верный этому своему девизу, Айвазовский создал около шести тысяч картин. Идя навстречу многочисленным заказчикам и руководствуясь собственными соображениями и целями (речь об этом впереди), мастер зачастую выполнял повторения своих работ. Кроме того, еще при его жизни появилось множество подделок. Все это не могло не бросить тень на искусство великого мариниста, стало поводом для резких критических нападок, отголоски которых порою слышатся наряду с восхищенными отзывами и в наши дни.

Однако истинное лицо каждого художника раскрывается в лучших его творениях. К какому бы периоду деятельности Айвазовского мы ни обратились, мы всюду найдем полотна исключительной силы, исполненные подлинного вдохновения. Вспомним, к примеру, картины ожесточенных морских сражений или знаменитые: «Девятый вал» (1850), «Море» (1864), «Радуга» (1873), «Черное море» (1881), «Среди волн» (1898) и многие другие.

Они-то и составляют непреходящую ценность его наследия.

И все же, размышляя об Айвазовском, всякий раз невольно задаешься вопросом: почему он, уже тридцати трет лет от роду достигший апогея славы, остался в стороне от передовых исканий живописи второй половины XIX века? Ведь у него, несомненно, были все возможности, чтобы, не изменяя себе, оказаться в числе тех мастеров, которые движут искусство вперед. Об этом свидетельствует хотя бы то, что Айвазовский (никогда в отличие от импрессионистов не работавший на пленэре) вплотную, скорее всего интуитивно, подошел к их открытиям. Но решающего шага для изменения своей живописной системы он так и не совершил.

Чем это объяснить? Почему он двигался не вперед и вглубь, а, если можно так выразиться, вширь, наращивая количество своих работ? Может быть, добившись в молодости грандиозного, небывалого успеха и признания, он успокоился и поиски иных творческих путей его больше не волновали? Все созданное Айвазовским за шестьдесят с лишним лет кажется результатом единого, разового импульса. Бег времени словно бы не касался его искусства. Найдя себя как художник, он почти не менялся. Не ставил перед собой новых эстетических задач, не старался заглянуть за горизонт. Стремительный взлет Айвазовского напоминает безоглядный взлет сильного молодого орла…Но не надо забывать, что искусство неотделимо от личности его творца. Будь Айвазовский другим, едва ли возникла бы та морская симфония, за которой навечно закрепилось бы его имя, и он не стал бы тем художником-гражданином, который полностью претворил в жизнь проповедуемые им идеи человеколюбия.

Вот почему нельзя осуждать его за то, чего он, по нашим представлениям, не сделал. Художника, как говорил Пушкин, нужно судить по законам, им самим над собою признанным.

В наши напряженные и тревожные дни, когда Земля — колыбель человека — уже не кажется безоблачным раем, а подлинная культура настоятельно требует защиты, новым смыслом и значимостью наполняется искусство одного из самобытных певцов красоты — великого гуманиста Ивана (Ованеса) Айвазовского.

Айвазовский снискал себе мировую славу как представитель русского искусства. Начиная с 1840-х годов в городах Европы и Америки состоялось более 120 его персональных выставок, которые имели громадный успех. Русское искусство обретало широкую известность, и роль Айвазовского здесь воистину неоценима. Занимая совершенно особое место в искусстве XIX века, он, армянин по рождению, был и остается одним из наиболее популярных русских художников.

«Продолжая традиции крупнейших русских пейзажистов начала XIX века,— пишет Н.Н.Новоуспенский,— однако никому и никогда не подражая, Айвазовский создал свою традицию и школу. В его творчестве нашли также выражение черты национального характера и древней культуры армянского народа, верным сыном которого художник оставался до конца своих дней».

К сожалению, национальные черты в искусстве великого мариниста, его связи с армянской действительностью и исключительная роль в развитии армянского искусства практически не нашли отражения в русских исследованиях. Дело в том, что богатейшие армянские источники, освещающие жизнь и творческие устремления Айвазовского, до сих пор не переведены. То же самое нужно сказать о множестве писем, написанных художником на родном языке, которым он прекрасно владел. Между тем, если связи Айвазовского как с русской, так и с армянской действительностью и культурой рассматривать параллельно, перед нами возникает гораздо более цельный и объемный образ художника и гражданина на фоне его насыщенной драматизмом эпохи.

К XIV—XV векам Феодосия (в прошлом Каффа), расположенная на юго-восточном побережье Крыма, стала крупным центром армянской культуры. Здесь, как и в Польше, обосновалось множество армян, бежавших из Ани — средневековой армянской столицы, Киликии и различных областей Западной Армении в период разрушительных нашествий сельджуков и монголов и в пору османского владычества:

Феодосийские армяне не только играли заметную роль в экономической и политической жизни Крыма, но и деятельно развивали традиции национальной архитектуры, народного и рукописного искусства. В истории армянской живописи особое место занимает крымская школа миниатюры. Многонациональная Феодосия и окружающие ее селения воистину стали для тысяч армян второй родиной, и недаром в генуэзских источниках эти места зовутся «приморской Арменией».

После присоединения Крыма к России в 1783 году для армянского населения создались весьма благоприятные условия. К тому же горный ландшафт полуострова, так напоминающий Армению, привлекал к себе все новых переселенцев.

В начале XIX века в Феодосию перебрался с юга Польши торговец Константин (Геворг) Григорьевич Гайвазовский. 17 июля 1817 года в книгу рождений и крещений местной армянской церкви была внесена запись о том, что родился «Ованес, сын Геворга Айвазяна»’. Его отцу, на попечении которого были две дочери и три сына, после постигшей Феодосию в 1812 году эпидемии чумы жилось тяжело. Содержать семью помогала ему жена Рипсиме, искусная вышивальщица.

Маленький Ованес проявил исключительные способности к рисованию и музыке. Он с увлечением копировал гравюры из книги о борьбе греков против османского владычества.

Национально-освободительное движение греческого народа было особенно близко и созвучно армянам, чья родина также изнывала под османским игом. Поэтому пристрастие мальчика-Айвазовского к этой теме, конечно же, нельзя считать случайным. В дальнейшем он еще не раз вернется к ней.

Начальное образование юный Айвазовский получил в местной армянской школе, а затем окончил Симферопольскую гимназию. В 1833 году при содействии феодосийского градоначальника А.Казначеева он отправился в Петербург и поступил в Академию художеств, где учился у известного русского пейзажиста Максима Воробьева, в батальном классе — у А.Зауервейда и недолгое время — у приглашенного в Петербург французского мариниста Ф.Таннера.

Мастерство Айвазовского росло чрезвычайно быстро. Работы, выставленные в годы учебы, возбудили всеобщий интерес. С одобрением отозвался о них Пушкин, встреча с которым на одной из академических выставок произвела неизгладимое впечатление на молодого художника. В 1837 году, окончив курс с золотой медалью первой степени, Айвазовский получил право на поездку за границу в качестве пенсионера Академии. Однако было решено поначалу отправить молодого художника на два года в Крым писать морские виды. В течение этих лет ему представился случай плавать на кораблях Черноморского флота. Его связывала дружба с адмиралами М.Лазаревым, Ф.Литке, В.Корниловым, П.Нахимовым, П.Панфиловым. Айвазовский проникся глубокой верой в силу русского флота и стал впоследствии непревзойденным певцом его побед. Поручение Академии было с успехом выполнено.

В 1840 году Айвазовский уехал в Италию. Там он сблизился с лучшими представителями русской литературы, искусства, науки — с Гоголем, Александром Ивановым, Боткиным, Панаевым.

Едва прибыв в Венецию, Айвазовский поспешил на остров св. Лазаря, чтобы встретиться со своим старшим братом Габриэлом, духовную близость с которым сохранил до конца жизни. Габриэл занимал в то время видное положение в конгрегации мхитаристов. Это религиозное братство, существующее и поныне, основал в начале XVIII века армянский просветитель Мхитар Себастаци, сделавший его центром по изучению национальной истории и культуры. Знакомство Айвазовского с этой «маленькой Арменией» в Италии означало для него еще более тесное приобщение к чаяниям своего народа. Здесь художник особенно глубоко проникся гуманистическими, свободолюбивыми идеями. Интересно, что на острове св. Лазаря у мхитаристов долгое время жил Байрон. Айвазовскому, который впоследствии не раз приезжал сюда, неизменно предоставляли комнату великого поэта, и художник охотно писал пейзажи живописного острова.

За четыре года пребывания в Италии Айвазовский создал и показал зрителям десятки картин. Путешествуя по Европе, он в Париже принял участие в выставке, организованной в Лувре. За ним быстро укрепилась слава «первого мариниста», выразителя «новых идей». Ряд его работ — «Неаполитанский залив в лунную ночь», «Остров Капри», «Буря» и другие — удостоены золотых медалей Римской и Парижской академий, а картину «Хаос» приобрел для Ватиканского музея папа Григорий XVI2. По этому поводу Гоголь шутливо говорил художнику: «Твой „Хаос» поднял хаос в Ватикане».

Айвазовский вернулся в Петербург европейски прославленным художником, членом Римской, Парижской и Амстердамской академий. На родине двадцативосьмилетний Айвазовский также удостоился звания академика, а затем по высочайшему указу его назначили художником при Главном военно-морском штабе с правом носить мундир морского министерства. Государственную службу Айвазовский всегда нес в высшей степени добросовестно.

Однако беспримерная слава, богатство и царский дворец не прельстили молодого академика. Он решил навсегда покинуть Петербург и поселиться в родном городе — Феодосии. На то были свои побудительные причины.

С одной стороны, Айвазовский хотел остаться верным себе, своим демократическим идеалам. Его сердце было с той Россией, которую олицетворяли для него Пушкин, Гоголь, Крылов, Белинский, Глинка, декабристы, а позднее Репин, Крамской. Со многими из них его связывали теплые дружеские отношения. Его душе был близок и простой народ. Творческая свобода, которую он обрел, была «редким исключением в условиях николаевской России», и обрести ее «удалось только потому, что Айвазовский, помимо всего прочего, обладал большим дипломатическим тактом» .

С другой стороны, его, как и всякого армянина, притягивал родной очаг, им владела тоска — тоска по детству, по Черному морю, по матери. Он ехал в Феодосию не только затем, чтобы быть ближе к соотечественникам, составлявшим там значительную часть населения, но и для того, чтобы быть им полезным. Еще в годы учебы в Академии он постоянно общался с петербургскими армянами, в частности с семьей Лазаревых (об этом свидетельствуют его письма и два портрета юноши О.Лазарева, а также тесные связи с Лазаревским институтом в Москве, которому он подарил несколько лучших своих работ) 5. Успех армянского национально-освободительного движения, переживавшего в XIX веке подъем, Айвазовский, подобно всем прогрессивно мыслящим соотечественникам, связывал лишь с Россией. Как человек, получивший широкую известность, он сознавал свою роль в этом деле. Вот почему в 1845 году он обратился с письмом в Эчмиадзин, к католикосу Нерсесу Аштаракеци, с которым был знаком по Петербургу, заявив о своей готовности служить родному народу и его культуре.

В родном городе на берегу моря Айвазовский построил для себя дом-студию. Почти ежегодно он устраивал выставки своих картин в крупных городах России и Европы. И куда бы ему ни случалось ездить — в Москву или Петербург, Новый Нахичеван, Тифлис или Египет, Францию или США,— он неизменно интересовался жизнью тамошнего армянского населения и всячески стремился содействовать его просвещению. Неустанное служение Айвазовского родному народу и слава, сопутствовавшая его имени, постепенно сделали его образ в глазах армян живой легендой и символом великой надежды.

Однако общественная и благотворительная деятельность Айвазовского никогда не была односторонней. В нем неизменно жил присущий его народу и закаленный в тяжелейших исторических испытаниях интернациональный дух. Так, например, основав в Феодосии новую армянскую школу и типографию, построив новую и отремонтировав старую армянскую церкви, он в то же время основал общегородское художественное училище и историко-археологический музей, воздвиг часовню в память героя Кавказа генерала Котляревского, провел в город питьевую воду, способствовал строительству железной дороги. Помогая армянским студентам или турецким армянам, содействуя изданию ценных трудов по армянской истории, он в то же время сочувствовал борьбе греческого народа за независимость, помогал нуждающимся жителям Минска, Одессы, Флоренции, Штутгарта, Франкфурта, студентам Петербургской академии, обществу Красного Креста, инвалидам битвы за Севастополь и семьям павших русских солдат. А в жаркие дни Крымской войны он находился на передней линии огня.

В жизни Айвазовского есть примечательный и малоизвестный эпизод. В 1857 году художник посетил вместе с братом Константинополь. В армянских кругах встречи с ним стали праздником. В те дни он поднес в дар другу, главному архитектору турецких дворцовых сооружений Саркису Паляну, одну из своих работ. Последний подарил эту картину султану Абдул-Азизу. Восхищенный султан, большой любитель живописи, через Паляна попросил заказать мастеру несколько десятков полотен с видами Босфора. В надежде принести пользу живущим в Турции армянам Айвазовский выполнил заказ. Спустя годы, в 1874-м, султан пригласил к себе Айвазовского и наградил его высшим турецким орденом «Османие». К этому времени он написал для султана сорок картин. Кроме того, он подарил картину открывшейся в Константинополе художественной школе. Примечательно и то, что мирный договор между Россией и Турцией был подписан (1878) в зале, украшенном картинами Айвазовского.

Читая переписку Айвазовского и пытаясь вообразить себе объем его деятельности, мы не можем не удивляться, как последовательно и вместе с тем дипломатично воплощал он свои гуманистические идеи, как стремился стать своего рода апостолом мира между Севером и Югом, Западом и Востоком. Служа человечеству, он служил и родному народу, и своему, говоря его словами, «любимому, зовущему краю».

Настоящий художник всегда лелеет в душе нечто святое, заветное. Политическая обстановка и положение официально признанного живописца порой вынуждали Айвазовского скрывать свои чувства. Этот внешне уравновешенный человек, кавалер многих орденов, был в глубине души совсем неспокойным и таил от посторонних свои сокровенные переживания. Именно поэтому современники, в том числе и А.П. Чехов, отмечали его «сложный» характер. «Тень одиночества — как это ни странно звучит по отношению к такому человеку, как Айвазовский,— легла на всю его жизнь. В его характере и взаимоотношениях с окружающими все же оставалось что-то не полностью раскрытое и понятное» .

Последующие события истории и личной жизни художника объясняют, чем были вызваны его одиночество, его замкнутость. Когда в 1877 году русская армия заняла Каре и часть Западной Армении, армянский народ с ликованием воспринял известие об этом. После того, как освободились от ос майского ига Греция, Сербия, Болгария, казалось, настал черед Армении, «и вековые чаяния ее народа были близки к осуществлению. Патриот, Айвазовский поспешил встретиться с участниками боев на восточном фронте, в том числе и с генералом Тер-Гукасовым, и приступил к созданию крупного полотна «Взятие Карса ночью». Этот шаг, не входивший в обязанности художника, причисленного к военно-морскому штабу, явственно выражал владевшее Айвазовским всеобщее национальное воодушевление. В эти годы созданы прекрасное полотно «Черное море» и цикл картин, посвященных Пушкину. Тогда же (в 1880) Айвазовский построил при своем доме картинную галерею.

В 1882 году в приливе счастья, пережитого им после второй женитьбы — на Анне Мкртычевне (Никитичне) Бурназян, художник признался, что «еще больше приблизился к своему народу». И в самом деле, Айвазовский теперь все чаще обращался к армянским темам, развернул бурную патриотическую деятельность. Теплее и действеннее стали его связи с мастерами армянской культуры, он пропагандирует творчество армянских актеров, музыкантов и художников. В его галерее, наряду с известными музыкантами и актерами Рубинштейном, Венявским, Варламовым, Сазоновым, выступал трагик Петрос Адамян, скрипач Ованес Налбандян (будущий профессор Петербургской консерватории), композитор Александр Спендиаров (Айвазовский иногда в дуэте с ним играл на скрипке). Выставки Айвазовского, организованные в 1869 году в Тифлисе, в 1888-м — в Константинополе, в 1892-м — в США, а также его встречи с тамошними армянами пробуждали у них большой интерес к искусству.

Казалось бы, жизнь полностью вошла в свою колею. Однако в 1895 году случилось неожиданное. Султан Абдул-Гамид учинил резню, жертвами которой пали сотни тысяч армян. Разрушались и сжигались многочисленные памятники культуры. Эти чудовищные события, с возмущением воспринятые гуманистически мыслящими людьми России и всего мира, потрясли Айвазовского, и то, что таилось в его душе, стало теперь явным. В письме, направленном в Эчмиадзин католикосу Хримяну, художник писал: «Глубокой болью омрачила мое сердце невиданная и неслыханная резня несчастных армян». Художник создал ряд картин на эту печальную тему — «Погром армян в Трапезунде», «Армян погружают на корабли», «Армян живыми бросают в море», «Резня в Адане» и другие — и выставил их в Москве и Одессе. Повседневной его заботой стало стремление обеспечить кровом сотни соотечественников, бежавших от резни и добравшихся до Феодосии. Художник швырнул в море пожалованные ему османские ордена и заявил турецкому консулу, чтобы тот передал своему «кровавому хозяину»: «Если хочет, пусть и он мои картины выбросит в море, мне не жаль».

Чувства, которые испытывал великий гуманист, выражены и в его последних картинах: «Наполеон на острове св. Елены», «Посещение Байроном мхитаристов на острове св. Лазаря в Венеции», «Среди волн». Сгусток боли и гнева являет собою начатая в последний день жизни художника — 2 мая 1900 года — и оставшаяся неоконченной картина «Взрыв турецкого корабля». Согласно воле Айвазовского, его погребли в Феодосии, во дворе армянской церкви св. Саркиса. Последний его путь был устлан армянскими коврами, а русские военные корабли орудийными залпами отдали своему певцу прощальные почести.

Море никого не оставляет равнодушным. В захватывающем зрелище морских просторов народ улавливал отзвук своей мечты — победить мрак, пробиться к свету. Неудивительно, что и армянские поэты XIX—XX веков посвятили морю множество стихов, часть которых стала песнями и вошла в народную музыкальную культуру. Неудивительно и то, что под прямым воздействием Айвазовского сложилась плеяда армянских художников-маринистов: Вардан Махохян, Арсен Шабанян, Эммануил Магдесян, Мкртыч Дживанян, Карапет Адамян… Айвазовский был родоначальником этой плеяды, он вступил на поприще живописи в эпоху, когда романтизм противопоставил академизму правдивое отображение жизни и человеческих чувств. Пройдя академическую школу, Айвазовский не смог освободиться от некоторых свойственных ей доктрин. Однако уже в начальный период своего творчества он воспринимал действительность как истинный романтик. Айвазовский с детства любил море, знал секреты его движения и создал правдивый и поэтичный образ «свободной стихии». Именно в этом была его сила. Он выработал своеобразный метод цветолинейного построения картин, создал свой неповторимый живописный язык. Его выразительные средства постепенно претерпевали изменения, палитра художника становилась светлее, он вплотную, как уже говорилось, подошел к эффектам пленэрной живописи, но всегда оставался верен своему романтическому восприятию родной стихии.

Айвазовский работал исключительно по памяти. Он, в сущности, изображал не реальное море, а рассказывал некую сказку о море. «Сказочность» его искусства безошибочно подметил великий психолог Достоевский в своей статье «Выставки 1860—1861 гг. в Академии искусств». Действительно, в маринисте Айвазовском говорит сказочник, ибо его творческий метод в значительной степени обусловлен унаследованным от предков народно-поэтическим восприятием природы. Отсюда и несколько преувеличенная красочность, эффектность, свойственные его манере.

Айвазовскому присуща совершенно самобытная система живописного мышления. На одном и том же полотне художник создает яркие, иногда резко контрастные, поражающие своим великолепным декоративным звучанием сочетания красного, синего, зеленого, оранжевого. Глядя на подобные работы («Девятый вал», «Буря у горы Афон», «Синопский бой», «Рыбаки на берегу моря», «Море» и др.), зачастую забываешь о сюжете картины и воспринимаешь ее как песнь красок, как оду красоте. «Проживи я еще триста лет,— говорил художник,— всегда нашел бы в море нечто новое»’.

В основе творческого мироощущения Айвазовского лежит идея безграничности природы, ее могучей созидательной силы. Более половины его работ — виды штормового моря. И, как правило, изображая разбушевавшуюся стихию, художник изображал и борющихся с этой стихией, помогающих друг другу людей. Человек не сдается, человек победит — в этом девизе художника отразился глубочайший народный оптимизм и жизнестойкость. Основа романтики Айвазовского — это великая вера человека, «пылинки вселенной», в природу и жизнь, неизбывная вера в родной народ, который в политических штормах XIX столетия упорно боролся за самоутверждение. Роль иносказательности в его творчестве весьма заметна.

Мартирос Сарьян, который еще юношей видел в Новом Нахичеване убеленного сединами Айвазовского и навсегда запечатлел в душе эту встречу, писал: «Его искусство — искусство победы человека и человечности, отрицание деспотизма и насилия. Айвазовский — художник бурной жажды свободы и ее прославления. Во всех «бурях» Айвазовского море выступает как природа-мать. Разве случайно, что даже в самые драматические моменты «бури» его не вызывают у зрителя чувства страха, стремления противостоять ей, чувства ненависти? Как ни странно, но «буря» Айвазовского рождает сказочную любовь к природе».

Это и в самом деле так. Великий пантеист и гуманист, Айвазовский писал море со всей мощью и одухотворенностью своего таланта, и зритель не мог не проникнуться его поэтическим чувством.

Чарующая световая атмосфера полотен Айвазовского помогает понять всю эмоциональность его искусства, его отношения к человеку. Художник видит в человеке неотъемлемую частицу природы. На его полотнах он изображен порою на фоне спокойного, прозрачного моря, порою одиноко шагающим по берегу, порою сидящим в лодке, устремив вдаль, к свету, мечтательный взгляд. Эти «вымышленные» романтические герои по-своему автопортретны.

Значительную роль играет в творчестве Айвазовского свет как идея. Внимательный зритель почувствует, что, изображая воду, облака и воздушное пространство, художник фактически изображает свет. Свет для Айвазовского — символ жизни, надежды и веры, символ вечного. Это не что иное, как по-своему переосмысленная идея созидающего света, света познания, имеющая давние и устойчивые традиции в армянской культуре. На последних полотнах Айвазовского свет словно бы ниспускается на природу из невидимого источника, мощным своим снопом прорезая тьму («Рождение света», «Корабль „Мария»», «Среди волн»). Как-то в беседе с Мартиросом Сарьяном Илья Эренбург поинтересовался, отразилась ли в творчестве Айвазовского его национальная принадлежность. Сарьян сказал: «Какую бы ужасную бурю ни увидели мы на его картине, в верхней части полотна сквозь скопление грозных туч всегда будет пробиваться луч света, пусть тоненький и слабый, но возвещающий спасение. Именно веру в этот Свет пронес через века породивший Айвазовского народ. Именно в нем, этом Свете, и заключен смысл всех изображенных художником бурь».

Как знаменитый художник, Айвазовский был удостоен чести предста вить во флорентийский музей Питти свой автопортрет. В этом полотне (1874) воссоздан истинный образ романтика, непревзойденного певца моря.

Однако в России, начиная с 1870-х годов, искусство Айвазовского все чаще подвергалось острой критике. В.Стасов принимал только ранний период его творчества, А.Бенуа в своей «Истории русского искусства XIX века» писал, что Айвазовский, хотя и значился учеником М.Н.Воробьева, стоял в стороне от общего развития русской пейзажной школы. Подобные выводы делались не только потому, что Айвазовский работал особняком, вдали от центров искусства и показывал свои картины в основном на персональных выставках. Дело в том, что поэтика и мировосприятие Айвазовского уже не совпадали с тенденциями развития русской культуры. Он по-прежнему повторял себя, свои «сказки» моря, которые были для него естественны и привычны. Однако, по его же собственному признанию, эти «сказки казались новому поколению надуманными, неестественными». Новые работы, пейзажи с их близкой к натуре сдержанной цветовой гаммой, также являющие собой плод воображения, едва ли уже могли обеспечить автору прочное место в реалистическом русском искусстве. Все это, безусловно, не отрицает тесных связей выдающегося мариниста с русским искусством и тем более его роли в нем, о чем Стасов метко заметил: «Айвазовский свое сделал, он двинул других по новому пути».

Итог спорам вокруг его творчества словно подвел своим широко известным высказыванием И.Крамской, ближе других знавший художника и написавший его портреты: «Айвазовский, кто бы и что бы ни говорил, есть звезда первой величины во всяком случае, и не только у нас, а в истории искусства вообще».

В Армении считали и считают Айвазовского армянским художником столь же естественно, сколь в России — русским. Богатое собрание его работ в Государственной картинной галерее Армении (второе после коллекции Феодосийской галереи) экспонируется по отделу армянского искусства. И картины, в основу которых положены армянские сюжеты, лишний раз подтверждают, что Айвазовский занимает видное место среди современных ему художников-соотечественников.

Живописный язык Айвазовского, как и всех армянских художников XIX века (С.Нерсесян, Г.Башинджагян, В.Суренянц, Ф.Терлемезян, С.Агаджанян и др.) сложился под влиянием русской и западноевропейской академических школ. После русско-турецкой и особенно русско-персидской войн и присоединения Восточной Армении к России армянский народ, в течение многих веков пребывавший под чужеземным игом, пережил подъем в общественной и духовной жизни, связав надежды на свое спасение с Россией. Армянская культура вышла на новый путь развития. Этот путь характеризуется тесны сближением с европейским и русским искусством, что прежде всего нашло свое выражение в литературе (армянский романтизм). Армянское изобразительное искусство, всегда отличавшееся своеобразием и с древних времен имевшее связи с греческой, римской, византийской и русской культурами, не могло избрать в период своего возрождения иной путь.

Получая специальное образование в европейских и русских учебных » ведениях, армянские художники привносили в национальное искусство нови; методы изображения и приспосабливали их к своему темпераменту и представлениям. Это закономерное взаимодействие — основа поступательного движения человеческой культуры, и с его помощью национальный язык в искусстве постепенно достигает наиболее чистого своего проявления. Это взаимодействие присуще искусству разных народов, присуще оно также и армянсм1 живописи XIX века.

Айвазовский — художник, имя которого неотделимо от нового этапа развития армянской живописи, внес в эту связь художественных культур неоценимый вклад. Он стал неким символом национального просветительства. Благодаря ему у армянской молодежи резко усилился интерес к живописи. О нем с восторгом и благоговением говорили и художники, и писатели. Вот стихотворение Ованеса Туманяна:

Перед картиной Айвазовского (экспромт)

Восстав, в океане неистовость вод

Тяжелыми всплесками бьет до высот,

Под яростный рев строит призраки гор,

И буря — безбрежный, безграничный простор

Одевает, как дым,

Дуновеньем своим.

«Ни с места!» — воскликнул,— палитра в руках,—

Старик чародей, и взмутившийся прах

Покорен, заслышавши гения зов;

И в бурю, безмолвно громады валов

Вот стоят, как во сне,

На его полотне.

1893 (Перевод В.Брюсова)

Дом Айвазовского в Феодосии стал своего рода местом паломничества. Здесь гостили армянские писатели. Здесь получили напутствие едва ли не все армянские живописцы второй половины прошлого века. По свидетельству В.Суренянца, Айвазовский мечтал создать своего рода союз, вокруг которого сплотились бы разбросанные по всему миру деятели армянского искусства.

В 1868 году, путешествуя по Закавказью, Айвазовский писал горные ландшафты, тифлисский быт, озеро Севан, Арарат и Араратскую долину. Эти его картины стимулировали развитие пейзажа в армянской живописи. В ряду этих работ и большое полотно «Сошествие Ноя с Арарата» (Арарат Айвазовский писал более десяти раз), где утонченная гармония легких тонов передает пронизанную утренним светом свежесть воздуха и величие легендарной библейской земли. Среди десятков картин на армянскую тему особо привлекают мастерством исполнения и психологизмом портреты бабушки художника и его старшего брата Габриэла, католикоса М.Хримяна, новонахичеванского городского главы А.Халибяна. Свойственными мастеру легкостью, артистизмом отмечен портрет его жены — Анны Бурназян-Айвазовской.

Принадлежа по вероисповеданию армянской апостольской церкви, Айвазовский написал целый ряд картин на библейские, а также исторические сюжеты. В числе последних — «Крещение армянского народа. IV век» и «Клятва. Полководец Вардан. V век», в свое время украшавшие одну из феодосийских армянских церквей. Создавая картины, изображавшие эпизоды армянской истории, Айвазовский стремился пробудить в народе патриотические чувства. Присущие его живописи черты ярко воплотились в ряде пейзажей, посвященных будням армянских пастухов, и в жанровой картине «Вид Тифлиса».

Нельзя не сказать, что все эти работы Айвазовского, как и некоторые другие не связанные с морем его картины (украинские и российские пейзажи, виды различных городов), не отличаются особыми художественными достоинствами. Пожалуй, самое интересное по своим живописным качествам «армянское» полотно «На острове св. Лазаря» (1843). Здесь с портретной точностью изображены три монаха-мхитариста, в том числе М.Авгерян, один из авторов знаменитого словаря армянского языка. Этот труд, явивший собой крупнейший вклад в армяноведение, вышел в свет в 40-х годах прошлого века, и не исключено, что, поняв значение этого события, художник решил взяться за кисть. Ученого он написал с красным фолиантом в центре композиции, подчеркивая тем самым, что книга — стержень смысловой и цветовой системы полотна. Своими очертаниями остров напоминает окутанный сумеречным светом корабль, а люди — мечтательных, погруженных в раздумье путешественников…

В конце жизни, отдавая дань своей молодости, Айвазовский вновь обращается к «маленькой Армении» — острову св. Лазаря. На сей раз он изображает мхитаристов, сердечно встречающих певца свободолюбивых идей Байрона. Здесь представлены видные деятели разных времен, объединенные художником в одну группу.

Обозревая творчество Айвазовского в его целостности, следует сказать, что без него невозможно рассматривать армянское искусство и процесс его исторического развития. А глядя на Айвазовского только как на русского художника, не учитывая армянских истоков его живописи, нельзя полностью понять его творческую индивидуальность. Вот почему, принадлежа русской культуре, он в равной степени принадлежит и культуре армянской.

Подобных примеров немало в истории мирового искусства. В данном же случае мы вправе сказать: творчество великого певца моря воспринимается сегодня как примечательнейшее проявление тесной связи русской и армянской культур.